Неточные совпадения
Тот взгляд на жизнь, который я называю историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности, религиозный, — ценности ставит выше блага, он принимает жертвы и страдания во
имя высшей жизни, во
имя мировых целей, во
имя человеческого восхождения.
Ты знал, ты не мог не знать эту основную тайну природы
человеческой, но ты отверг единственное абсолютное знамя, которое предлагалось тебе, чтобы заставить всех преклониться пред тобою бесспорно, — знамя хлеба земного, и отверг во
имя свободы и хлеба небесного.
-Жюсте или об апостоле Жан-Жаке; но разве папа Вольтер, благословлявший Франклинова внука во
имя бога и свободы, не был пиетист своей
человеческой религией?
Известны были, впрочем, два факта: во-первых, что в летописях малиновецкой усадьбы, достаточно-таки обильных сказаниями о последствиях тайных девичьих вожделений, никогда не упоминалось
имя Конона в качестве соучастника, и во-вторых, что за всем тем он, как я сказал выше, любил, в праздничные дни, одевшись в суконную пару, заглянуть в девичью, и, стало быть, стремление к прекрасной половине
человеческого рода не совсем ему было чуждо.
— А в Кирилловой книге [Кириллова книга — изданный в 1644 году в Москве сборник статей, направленных против католической церкви; название получил по первой статье сборника, связанной с
именем Кирилла Иерусалимского.] сказано, — отозвался из угла скитский старец: — «Да не будем к тому младенцы умом, скитающися во всяком ветре учения, во лжи
человеческой, в коварстве козней льщения. Блюдем истинствующие в любви».
Во
имя торжества социальности можно совершить насилие над
человеческими личностями, какие угодно средства дозволены для осуществления высшей цели.
При этом живая
человеческая личность оказывается раздавленной, от нее отнимается все богатство содержания жизни во
имя божества — революции.
Он объявляет бунт против государства и всякой власти, но это бунт не во
имя человеческой личности.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во
имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое
человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Раньше обоготворяли человека-папу и человека-цезаря и этим изменяли Богу, потом стали обоготворять всех людей, человечество, народную волю, изменяли Богу во
имя той же
человеческой власти — народовластия.
Гуманизм восстал против бесчеловечной антропологии католичества, да и всего исторического христианства, отверг ложную теократию во
имя человеческой антропологии, во
имя честного и открытого утверждения чисто
человеческой стихии и
человеческой власти.
Там партикуляризма, в смысле политической партии, не существует вовсе; борьба же с католицизмом ведется совсем не во
имя того, что он служит помехою для исполнения начальственных предписаний, а во
имя освобождения
человеческой мысли от призраков, ее угнетающих.
Лично каждый из этих господ может вызвать лишь изумление перед безграничностью
человеческого тупоумия, изумление, впрочем, значительно умеряемое опасением: вот-вот сейчас налетит! вот сейчас убьет, сотрет с лица земли этот ураган бессознательного и тупоумного лгания, отстаивающий свое право убивать во
имя какой-то личной «искренности», до которой никому нет дела и перед которой, тем не менее, сотни глупцов останавливаются с разинутыми ртами: это, дескать, «искренность»! — а искренность надобно уважать!
Раиса Павловна достаточно насмотрелась на своем веку на эту
человеческую мякину, которой обрастает всякое известное
имя, особенно богатое, русское, барское
имя, и поэтому пропускала этих бесцветных людей без внимания; она что-то отыскивала глазами и наконец, толкнув Лушу под руку, прошептала...
Но больше всего было натаскивания и возни с тонким искусством отдания чести. Учились одновременно и во всех длинных коридорах и в бальном (сборном) зале, где стояли портреты выше
человеческого роста императора Николая I и Александра II и были врезаны в мраморные доски золотыми буквами
имена и фамилии юнкеров, окончивших училище с полными двенадцатью баллами по всем предметам.
— А что вы думаете, оно, пожалуй, и вправду ужасно! — отвечал Туберозов. —
Имя человеческое не пустой совсем звук: певец «Одиссеи» недаром сказал, что «в минуту рождения каждый
имя свое себе в сладостный дар получает». Но до свидания пока. Вечером встретимся?
Хотя я по
имени его и не назвал, но сказал о нем как о некоем посреди нас стоящем, который, придя к нам нагий и всеми глупцами осмеянный за свое убожество, не только сам не погиб, но и величайшее из дел
человеческих сделал, спасая и воспитывая неоперенных птенцов.
Уже тогда люди начинали понимать, что законы
человеческие, выдаваемые за законы божеские, писаны людьми, что люди не могут быть непогрешимы, каким бы они ни были облечены внешним величием, и что ошибающиеся люди не сделаются непогрешимыми оттого, что они соберутся вместе и назовутся сенатом или каким-нибудь другим таким
именем.
Во
имя государства требуется от меня отречение от всего, что только может быть дорого человеку: от спокойствия, семьи, безопасности,
человеческого достоинства.
Когда Алексей Степаныч ушел, старик обнял свою Сонечку со слезами и, осыпая ее ласковыми и нежными
именами, назвал между прочим чародейкой, которая силою волшебства умеет вызывать из души
человеческой прекрасные ее качества, так глубоко скрытые, что никто и не подозревал их существования.
Вот наше житьишко каково. Не знаешь, какой ногой ступить, какое слово молвить, какой жест сделать — везде тебя «мерзавец» подстережет. И вся эта бесшабашная смесь глупости, распутства и предательства идет навстречу под покровом «содействия» и во
имя его безнаказанно отравляет
человеческое существование. Ябеда, которую мы некогда знавали в обособленном состоянии (и даже в этом виде она никогда не казалась нам достолюбезною), обмирщилась, сделалась достоянием первого встречного добровольца.
Проповедуй воздержание от деторождения во
имя того, чтобы больше было приятности, — это можно; а заикнись только о том, чтобы воздерживаться от деторождения во
имя нравственности, — батюшки, какой крик: род
человеческий как бы не прекратился оттого, что десяток, другой хочет перестать быть свиньями.
И во
имя этой любви, т. е. пакости, губит, — что же? — половину рода
человеческого.
Вместе с золотыми, вышедшими из моды табакерками лежали резные берестовые тавлинки; подле серебряных старинных кубков стояли глиняные размалеванные горшки — под
именем этрурских ваз; образчики всех руд, малахиты, сердолики, топазы и простые камни лежали рядом; подле чучел белого медведя и пеликана стояли чучелы обыкновенного кота и легавой собаки; за стеклом хранились челюсть слона, мамонтовые кости и лошадиное ребро, которое Ижорской называл
человеческим и доказывал им справедливость мнения, что земля была некогда населена великанами.
Он хлопочет об улучшении
человеческой породы, и в этом отношении мы для него только рабы, мясо для пушек, вьючные животные; одних бы он уничтожил или законопатил на каторгу, других скрутил бы дисциплиной, заставил бы, как Аракчеев, вставать и ложиться по барабану, поставил бы евнухов, чтобы стеречь наше целомудрие и нравственность, велел бы стрелять во всякого, кто выходит за круг нашей узкой, консервативной морали, и все это во
имя улучшения
человеческой породы…
Руки
человеческие грубы и в состоянии удовлетворительно сделать только то, для чего не требуется слишком удовлетворительной отделки: «топорная работа» — вот настоящее
имя всех пластических искусств, как скоро сравним их с природою.
В ночь на молитве помянул я
имя его — вспыхнула душа моя гневом и, может быть, в тот час сказал я первую
человеческую молитву мою...
— Известность не улыбается тебе. Что лестного, или забавного, или поучительного в том, что твое
имя вырежут на могильном памятнике и потом время сотрет эту надпись вместе с позолотой? Да и, к счастью, вас слишком много, чтобы слабая
человеческая память могла удержать ваши
имена.
Считая
имена недостойными
человеческого внимания пустяками, Шерамур не знал, как звали художника, но, по его словам, это был человек пожилой и больной.
Еще можно бы иметь некоторые шансы на успех, предлагая заменить эти нелепости другими, равномерно бессмысленными; но чего же мог надеяться общественный реформатор, вопиявший против нелепостей — даже не во
имя высших туманных абстракций, а просто во
имя здравого смысла, во
имя первых, насущных потребностей здоровой
человеческой природы?..
Теперь, если недовольство действительным миром и является, то уже не во
имя каких-нибудь громких исключительных явлений, а во
имя чего-то «очарованного», как выражался Жуковский, во
имя каких-то глубочайших стремлений
человеческого духа, которых, однако же, поэт и сам не сознавал хорошенько.
[Каспар Гаузер —
имя человека, воспитанного вне
человеческого общества.
У вас его величали, а по-нашему он
имени человеческого не стоит, и у нас с ним бог весть с коей поры никто никакого дела иметь не хотел.
— У вас горе, я понимаю, но ведь приглашаю я вас не зубы лечить, не в эксперты, а спасать жизнь
человеческую! — продолжал он умолять, как нищий. — Эта жизнь выше всякого личного горя! Ну, я прошу мужества, подвига! Во
имя человеколюбия!
— Зла не жди, — стал говорить Патап Максимыч. — Гнев держу — зла не помню… Гнев дело
человеческое, злопамятство — дьявольское… Однако знай, что можешь ты меня и на зло навести… — прибавил он после короткого молчанья. — Слушай… Про Настин грех знаем мы с женой, больше никто. Если ж, оборони Бог, услышу я, что ты покойницей похваляешься, если кому-нибудь проговоришься — на дне морском сыщу тебя… Тогда не жди от меня пощады… Попу станешь каяться — про грех скажи, а
имени называть не смей… Слышишь?
Ты единая надежда в печалях и озлоблениях… устрой вся во славу
имени своего, устрой, Господи, не
человеческим мудрованием, но ими же веси путями».
Факт безобразный и доселе никогда не бывалый в народе, у которого для преступника, каков бы он ни был, нет
имени злодея, а существует
человеческое слово несчастный.
Апории, возникающие при определении соотношения между единым абсолютным универсом и относительным бытием, вскрылись бы с еще большей ясностью, если бы Бруно перешел к выяснению природы
человеческой личности и индивидуального духа, который во
имя последовательности тоже пришлось бы признать акциденцией, модусом или феноменом единой субстанции (к каковому аперсонализму и приводит обыкновенно логика пантеизма).
Он пребывает выше не только
человеческого, но и ангельского и всякого премирного постижения, — неизглаголан (αφραστον), неизреченен (άυεκφώνητον), превыше всякого означения словами; имеет одно только
имя, служащее к познанию Его собственной природы, именно что Он один выше всякого
имени» [Опровержение Евномия, II (Несмелов, 153), р. п., V, 271.].
Для Евномия, как мы уже знаем, не представлялось сомнения в возможности адекватного, исчерпывающего познания божественной сущности помощью понятий («
имен»), и главным таким понятием являлась «нерожденность» [«Подобно малолетним и по-детски, попусту занимаясь невозможным, как бы в какой-нибудь детской ладони, заключают непостижимое естество Божие в немногих слогах слова: нерожденность, защищают эту глупость и думают, что Божество толико и таково, что может быть объято
человеческим разумом одно наименование» (Творения иже во святых отца нашего св. Григория Нисского, т. VI. М., 1864, стр.299.
Старый газетный листок между объявлениями, телеграммами, политикой, хроникой и другими рук
человеческих делами заключал в себе перл, известный в газетах под
именем смеси.
Раньше, по крайней мере, он признавал за ними право преступать
человеческие законы во
имя «идеи», во
имя «блага человечества».
Когда-то — давно — он уже принимал
человеческий образ и настолько проникся религиозными идеями, что — подумай! — вступил в монастырь братьев францисканцев, прожил там до седой старости и мирно скончался под
именем брата Винцента.
Для нации все дозволено, во
имя её можно совершать преступления, с
человеческой точки зрения.
В Белинском же обнаруживаются все противоречия экзистенциальной диалектики о
человеческой личности и мировой гармонии: восстание против власти общего, универсально: о над
человеческой личностью и порабощение
человеческой личности новому общему, универсальному и готовность во
имя этого нового общего, универсального снять голову многих тысяч и сотен тысяч
человеческих личностей.
И вот из духовной глубины
человеческой природы поднимается протест против условной лжи, риторики, ложной идеализации во
имя чистой правды, во
имя реальности.
Но жертва любовью, подавление ее в себе во
имя творчества может явиться источником
человеческого творчества.
И с этим номинализмом и законничеством связаны величайшие несчастья
человеческой жизни, калечащие жизнь личности во
имя бессодержательных форм, во
имя отвлеченных законов, во
имя слов, из которых ушло всякое реальное содержание.
Коммунистическая революция в России совершалась во
имя тоталитарного марксизма, марксизма как религии пролетариата, но в противоположность всему, что Маркс говорил о развитии
человеческих обществ.
Он восстает против «общего», против мирового духа, против идеализма во
имя этой живой
человеческой личности.